Впечатления от фестиваля «Устуу-Хурээ» - 2005
Тува занимает на юге Сибири небольшую, всего в 168 тыс. кв. километров, но насыщенную климатическими зонами территорию. В ее степях, тайге, лесотундре и пустыне прижились и яки, и верблюды, и северный олень. Столь же причудливы и верования населения, исповедующего и советский атеизм, продержавшийся немногим более полувека, и традиционный шаманизм, не искорененный ничем, и буддизм, пришедший в Туву через приграничную Монголию из Тибета в конце XVIII века.
В период, названный «революционным обновлением», в тридцатые годы прошлого столетия здесь физически уничтожили почти всех священнослужителей и монастыри, представлявшие собой образовательные центры. Один из них, храмовый комплекс с монастырем «Устуу-Хурээ», означающий «Верхний храм», располагался в двадцати километрах выше современного городка Чадана. Кроме «Устуу-Хурээ» при въезде в Чадан стоял Нижний храм «Алдыы-Хурээ».
«Устуу-Хурээ» был не только местом паломничества верующих, в его пределах располагалась ставка Хайдыпа Угер-Даа - правителя самого крупного Даа-кожууна, административного района, включавшего больше половины Тувы. Посольская служба, тюрьма (юрта для заключения) и аналог министерства иностранных дел – тоже располагались рядом с «Устуу-Хурээ».
О строительстве храма слагались невероятные истории. Одна из них гласит о том, что правитель Хайдып-ноян (князь) собрал с подвластной ему территории 1000 голов крупного рогатого скота,1000 голов мелкого рогатого скота, 1000 лошадей, слиток золота с лошадиную голову и слиток серебра с голову волка и повез эти дары в Тибет, чтобы испросить разрешения на возведение храма, укреплявшего и его светскую власть.
Английский путешественник Д. Каррутерс в «Неведомой Монголии», изданной в Лондоне в 1913 году, впервые дал описание «Устуу-Хурээ»: «Белоснежный квадратной формы храм стоял, точно отличительный межевой знак на пространстве многих миль, безусловно придавая характер некоторой оседлости этой кочевой по существу местности".
«Устуу-Хурээ», как пишет в своей книге «История буддизма в России» Марина Монгуш, был одним из престижных образовательных центров Тувы. В школе изучались традиционные дисциплины школы Гелугпа и, по некоторым данным, боевые искусства. Правитель Даа-кожууна, отец тогда малолетнего Буяна-Бадыргы, Хайдып после возведения храма распорядился собрать 100 восьмилетних мальчиков для обучения.
Последним верховным ламой Тувы был Лопсан Чамзы – впоследствии автор первого латинизированного тувинского алфавита. По обвинению в связях с белогвардейцами Колчака, он расстрелян в мае 1930 года. Старцу тогда шел 73-й год. Специальное постановление нового революционного правительства объявило в том же году буддистских монахов вне закона. Из 400 монахов спустя год осталось всего 36. А к 1932 году в Чадане не осталось ни одного представителя духовенства.
Сохранились легенды о том, как спасся единственный юный послушник «Устуу-Хурээ» лама Шулуу Чымба-оглу Куулар. Он рассказывал, что незадолго до ареста Лопсан Чамзы, носивший титул верховного Камбы-ламы, собрал оставшихся монахов и провел ритуал. Пошептав молитвы над небольшим шаром, зажатым в ладонях, он пустил его по кругу. Шар, прокатившись, остановился напротив Шулуу. Камба-лама сказал подростку, что последним, кто увидит крушение всех хурээ и первым, увидевшим их восстановление, будет именно он. А для того, чтобы остаться в живых, ему следует совершить уголовное преступление. В ту же ночь послушник пошел в город и «украл» бочку со спиртом. В те времена железные бочки спирта без охраны стояли в центре села и чаще всего использовались в качестве трибуны для митингов. Откатив на несколько метров одну из бочек, наутро Шулуу добровольно сдался властям. За кражу государственного имущества его приговорили новым просоветским судопроизводством к 10 годам лишения свободы. После освобождения, побоявшись вторичного ареста, он уехал за пределы Тувы и на родину вернулся только в конце 80-х, с началом перестройки. Ему действительно довелось увидеть возрождение новых храмов, но только не родного «Устуу-Хурээ».
О последнем буддистском хурээ сегодня в Туве напоминает только одноименный музыкальный фестиваль. Летом 1999-го года Игорь Дулуш, музыкант государственного симфонического оркестра, впервые собрал в Чадане коллег со всей республики. Живая музыка и живая вера – таким был девиз фестиваля, по идее Игоря, противостоящего засилью фонограмм и попсовой музыки, расцветшей на многочисленных коммерческих мероприятиях. Был еще один невиданный запретный пункт, в действенность которого поначалу никто не верил: ни грамма алкоголя. Не поверивших в его действенность организаторы разворачивали обратно, не давая ступить на территорию фестивального палаточного лагеря. Три кита фестиваля, ставшего международным, незыблемы и по прошествии восьми лет: живая музыка, живая вера и «сухой закон».
Сцена «Устуу-Хурээ» открыта для всех музыкантов, на ней равны и «звезды», пересекающие три океана, чтобы увидеть удивительную Туву в не менее экзотической России, и энтузисты, играющие в сельском клубе. Здесь можно встретить последнего российского панка, для интервью с которым специально прилетел из Лондона музыкальный обозреватель, и шестилетнего хоомейджи, исполнителя пронзительного стиля горлового пения из высокогорной Монгун-Тайги на границе с Алтаем, добравшегося с папой на попутных машинах, бережно придерживая концертный национальный халат с остроконечной шапкой.
И все же ось музыкального фестиваля – возрождение веры и восстановление буддистского храма. Еще в 1999 году Министерство культуры Российской Федерации включило «Устуу-Хурээ» в программу реставрации памятников культуры. На эти цели в ценах того времени было предусмотрено 34 млн. руб. Автора проекта реставрации, московского искусствоведа Вилю Хаславскую заверили, что с помощью федеральных средств «Устуу-Хурээ» будет возведен в 2002 году. История по ее словам начиналась так: «В 1984 году заместитель министра культуры Кызыл-оол Монгуш предложил мне сделать проект реставрации музея под открытым небом, а Верхне-Чаданское хурээ - самое красивое и подходящее место. Мы пошли ко всем деятелям культуры республики за поддержкой. Директор ТНИИЯЛИ (тувинского института языка и литературы) Юрий Аранчын встретил меня со словами: «Во-первых, ваши документы! Во-вторых, я этого не допущу, потому что восстановление этих храмов усилит влияние китайских милитаристов!». От писателя Анатолия Емельянова я услышала: «Это не то, что восстанавливать, - бульдозером надо срыть!» Он был председателем общества «Знание». Через год Аранчын сказал мне: «Где ваш проект? Он нам очень нужен!» и прикрепил ко мне Каадыр-оола Бичелдея, тогда старшего научного сотрудника ТНИИЯЛИ. Мы с ним много ездили, опрашивали старых людей. Сейчас никого не надо убеждать, что это святое дело. Все уже понимают. Во-первых, туда ездил Далай-лама в 1993 году. И он провел службу, сказав, что там до сих пор удивительная аура. А Богдо-Гэген (высшее духовное лицо в Монголии), возвращаясь домой через Хандагайты (приграничный населенный пункт), прямиком отправился к храму и только потом поехал в Чадан».
По мнению Вили Хаславской, «Устуу-Хурээ» - уникальный по своему характеру памятник архитектуры. Его использование после восстановления может быть двойным: как памятника и как храма. «Говорить, что это неописуемый памятник архитектуры нельзя, но для Тувы он был очень редким. Кроме того, на территории России такой храмовой стилистики просто не было. Все буддистские кирпичные храмы имели ощутимый отпечаток русской архитектуры. Тува изолирована от России. Она использовала какие-то приемы архитектуры Тибета прямо через Монголию. Особенности стилистики заключаются в том, что «Устуу-Хурээ» представляет собой тип монгольского храма, соединяющего в себе традиции китайской и тибетской архитектуры».
Постановлением Совета министров Тувинской АССР развалины памятника архитектуры взяли под охрану. Постановление приняли, а в район даже не сообщили. Поэтому долгие годы в оставшихся храмовых стенах держали скот. Пока не появился музыкальный фестиваль «Устуу-Хурээ».
Предположения, что на пожертвования от проведения концертов возможно будет его восстановить, не оправдались. Такой объем работ непосилен ни одному фестивалю, ни даже всему району. Стоимость восстановительных работ оценивается на сегодняшний день приблизительно в 285 млн. руб. Часть денег уже поступала в республику и растворялась в мутных потоках лжи кивавших друг на друга подрядчиков. На вопрос, что же будет с фестивалем, когда под «Устуу-Хурээ» снова будет подразумеваться лишь храм, Игорь Дулуш отвечает: «Фестиваль будет всегда. Духовную работу никогда нельзя ослаблять. Если построят храм, это будет прекрасно, когда рядом с ним будет красивый фестиваль, приносящий удачу. Фестиваль будет содействовать развитию международного туризма, привлечению средств. «Устуу-Хурээ» все равно останется «Устуу-Хурээ».
Шесть лет назад в своем первом интервью о фестивале «Устуу-Хурээ» Игорь Дулуш сказал слова, ставшие вечным рефреном: фестиваль состоялся при полной самоотдаче всех, кто принимал участие в его подготовке и проведении. «Это фестиваль всего народа, не какого-то узкого круга людей или оргкомитета. У нас нет денег, но есть идеи, таланты, мастерство. И есть смелость и вера в то, что люди нам помогут, потому что без этой веры никак нельзя».
В 2004 году неожиданно быстро на средства республиканского бюджета и спонсорскую помощь уроженца этих мест, федерального министра Сергея Шойгу, был построен Алдыы-Хурээ, расположенный в черте Чадана. Фестиваль впервые прошел прямо на территории пахнущего свежей краской хурээ. «Будет очень трудно. Первые три дня фестиваля, которые будут проходить в Чадане, окажутся адской, тяжелой работой. Это жара, степь и 15 часов живого звука, выступление 30 составов за два дня. Тут же состоятся и конные скачки, и национальная борьба «хуреш», и поездка монахов на «Устуу-Хурээ» с проведением ритуалов. Будет просто экстремальный объем мероприятий, а в последние два дня у музыкантов, наконец-то, появится возможность пообщаться на берегу озера Сут-Холь. Там время будет отдано на общение, мастер-классы, там наконец-то мы сможем заключать контракты, разрабатывать совместные проекты, музицировать в свободном режиме," – обещал Игорь в интервью.
На фестиваль 2004 приехал джаз-бэнд из Нью-Йорка Sun Ra Archestra. Руководителю солнечного состава Аллану Маршалу зрители устроили овацию дважды, и как музыканту, и как ветерану второй мировой. Никто не поверил, что музыканту 82 года, настолько он был элегантен и легок в движениях. 66 лет оказалось признанному лучшим барабанщиком фестиваля Фрэду Адамсу, который лихо расправлялся с немыслимым ритмом, укладывая его в череду звуков. Музыканты из мегаполиса совершенно не представляли куда едут, но пустынные тувинские степи после Нью-Йорка нисколько их не разочаровали. Уличный туалет, деревянная банька вместо утреннего душа, юрта вместо пятизвездочного отеля – ничто не удивило. Еда – понравилась натуральностью, воздух – чистотой, а зрители искренними чувствами. Продюсер группы Корнелия Миллер предысторию появления Sun Ra в Туве объяснила своим знакомством с тувинской певицей Саинхо Намчылак, произошедшую на одном из международных фестивалей. Корнелия тоже создатель фестиваля, ровесника «Устуу-Хурээ». Ее «Uncool» (www.uncool.ch) проходит ежегодно в Швейцарии и собирает нестандартных музыкантов со всего мира. На нем уже побывали с ответным визитом и тувинские музыканты.
На «Устуу-Хурээ» добираются по-разному. Одну из таких историй поведал петербургский журналист Сергей Васильев. «Вместе с Женькой, студенткой кафедры этнографии выбрались в Кызыл с намерением оказаться на «Устуу-Хурээ». Женьку удалось пристроить в министерскую «Волгу», вместе с рюкзаком, палаткой и спальниками. Я выехал позже на каком-то левом раздолбанном автобусе, который шел в Мугур-Аксы (Справка: это в Монгун-Тайге, очень далеко и высоко, езды туда часов 12, а в километрах - порядка 400.) На задних сиденьях под грудой рюкзаков парились четверо взмыленных москвичей, которые путешествуют по Стасиковскому (один из авторов справочника по Туве «Ле пти фюте», друг автора Станислав Шапиро) путеводителю с огромным лабрадором и хотят побывать в высокогорье. Несколько дней в Туве подарили им много удивительных открытий из области национального раздолбайства и необязательности, однако ничему не научили: сидя в страшной жаре, они с изумлением наблюдали, как автобус, отправлением в 16.00, долго грузился, а потом стал заезжать за разными пассажирами и их родственниками по всему Кызылу; где-то грузились беременные, где-то товар, где-то выяснялось, что человек пока не приехал с дачи и надо заехать попозже, заезжали мы даже зачем-то во двор морга.
В начале седьмого часа выяснилось, что проходы так загромождены тюками, пивными упаковками, а также разборной мебелью, что выбраться можно будет только шагая по сиденьям. Я переагитировал москвичей ехать на фестиваль в Чадан, хотя при этом они теряли по 250 руб. с билета. Наконец, мы выяснили, что осталось заехать за велосипедом, шкафчиком и человеком на дачах. Но прежде поехали на «Восток2 на дешевую заправку, а потом - забрать забытого кем-то младшего ребенка. Велосипед оказался складным и ситуации не усугубил, шкафчик вообще не был виден из-под сумок, громоздившихся до потолка; я рассказывал москвичам про чаданские нравы (криминальная столица Тувы), про феномен фестиваля Устуу-Хурээ и про священную гору Хайыракан, обещая по дороге дивные виды.
На дачах автобус долго петлял, ошибаясь на запутанных поворотах, наконец въехал юзом в какой-то длинный проезд и стал отчаянно сигналить. Вылез сонный, пузатый человек и сказал, что никуда не поедет, потому что только что помылся в бане, и его не отпускают. Не прошло и трех часов с момента старта, как мы уже ехали в сторону Шагонара. Но увидеть что-либо было невозможно: вид на Хайыракан открывается спереди по ходу автобуса, а там все было завалено почти до потолка, сумки громоздились горой за спинками задних сидений, совершенно закрывая и задний вид. Мне уже было не до зрелищ - еле удерживаясь от тошноты, я трясся в автобусе без рессор, считал в уме километры и поражался стоицизму огромной собаки, изнывавшей среди ног и тюков где-то в грязи меж сиденьями. Вспоминал прежние маршруты в Сут-Холь на бортовой машине с героическим тувинским шофером, который без устали крутил баранку с утра до позднего вечера, ночью вытаскивал увязшую машину из ямы, а с 6 утра продолжил путь, чтобы доставить экспедиционные вещи в срок.
Через три часа жара спала, и мы благополучно въехали в вечерний Чадан, заполненный толпами возбужденных праздником людей. Чадан - город изб. За двухэтажным клубом тянулась дорога к речке и лесу, откуда доносились звуки фестиваля. По этой дороге без всякого разбора двигались в обе стороны люди и машины. Подсвечивая фарами зазевавшихся чаданцев, наш автобус, давно свернув с трассы, отвез нас по каменистой дороге к речке, форсировал её и остановился на поляне, заполненной народом. Было 11 вечера. Посреди поляны - сцена, устроенная между одинокой лиственницей и кустом. Вдали - юрты, машины, в т.ч. - пожарные, автобусы, в которых привезли артистов и гостей. За стволами - костры, палатки, пенье, инструменты. Активно холодает, вокруг люди в свитерах ежатся и кутаются в куртки. Выгружаем москвичей, их принимают за участников («…Знай мы о фестивале - захватили бы с собой инструменты!»), ставим их палатку возле длинного стола-столовой. Москвичи между прочим расспрашивают про криминальные наклонности чаданцев: с ними в поезде ехал амнистированный зек с Урала, который уважительно и боязливо отзывался о Чадане. Рассказывают замечательную историю про тувинца, который перевез их на безлюдный берег Енисея, обещав забрать назад в 6 вечера. Когда в 10-м часу они искали себе, чем укрыться ночью, тувинец приплыл за ними на другой лодке, извиняясь, что заставил ждать: оказывается, его лодка сломалась, а другую никто не давал, и ему пришлось ее украсть. В Кызыле эти ребята жили в шаманской юрте, вместе с семьями шаманов; по их словам, дети шаманов сразу отличимы: по глазам всегда видно, что это дети шаманов.
Среди молодых тувинских лиц попадаются европеоидные. Горделивый профиль петербуржца Анджея Анджеевича теряется в толпе.
- Где вы остановились? - Вон в той юрте, правда, там тесно… Знаете, мне здесь пока нравится всё! Было такое открытие, такая процессия с масками!
На сцене - тувинская группа, перед этим были голландцы с тремя песнями, одна из которых про то, что рок-н-ролл не понимают в Монголии, а в Туве понимают… В огромной Белой юрте фольклорный ансамбль русской старообрядческой песни «Октай» и какие-то загадочные виссарионовцы. Ходят слухи про выступавших вчера потрясающих японцев, какую-то женщину, которую надо обязательно послушать, какого-то француза-хоомейджи, приглашение которому раз десять терялось, но он все равно едет и вот-вот приедет. Хоомей (горловое пение) - через одно выступление. Уровень - разный. Есть такие мастера, чье горловое исполнение с очевидностью выходит в сферы чего-то внезвукового, вообще не имеющего аналогов в европейской культуре. Есть просто очень мелодичные ребята. Жанры - самые широкие, от азиатской эстрады до панк-рока, но преимущественно - этника. Единственный запрет - на фонограммы. Другой запрет - сухой закон на фестивале.
Хожу среди публики, слушающей выступления. Объявляют группу «Амыр-Санаа» - полублатная такая команда, с панковским драйвом, занимает в Туве примерно такое же место, как наша группа «Ленинград». Такие нонконформисты-отморозки, очень симпатичные.
Все холодает. А Женька вырубилась где-то вместе с моими спальником и палаткой в одной из юрт, поэтому мне остается ходить и слушать все подряд. У одного костра - буддисты-москвичи («Лунг-Та») с огромной тускло сияющей трубой, тарелками и прочими звучащими тибетскими прибамбасами. На костерке у них маленький ритуальный чайничек, кто-то что-то заваривает, кто-то закрыв глаза гудит, сложные немыслимые перкуссии, тонко состроенные звуковые волны доносятся - красивейшие и притягательные звуки…От соседнего костра доносится: «Песню дружбы запевает молоде-е-ежь!»... а потом «Зачем вы, девушки…» Подходим к третьему костру - вкруг сидят тувинские пацаны, под гитару по очереди наяривают что-то в легком миноре, но энергичное… Это импровизированные «частушки» - вовсе не обязательно смешные, есть очень лиричные. «Ты, … большой, зачем ты маленьких обижаешь, ты сам глупый», «Пойдем траву косить, за рекой … накошу травы», «Я твои глаза не забыл, я не видел тебя так давно», - после двух строк - кусочек горлового пения и завершающая строка. Вдали где-то знакомый красный строй звуков: это грянули октайцы. В их кругу сидят тувинские ребята с игилом, начинают чередовать тувинские и русские песни. Подойдя еще раз к тибетцам-москвичам, вижу лежащий на траве баян. Подношу его к костру, где сидят октайцы. Баян берет Андрей Монгуш. Тот самый, чьи записи раздавал друзьям в Питере, который собирает чудные старинные буддистские мелодии, который возродил старинную песню «Мен Тыва мен», страшно популярную в Туве. Андрей затевает что-то очень мелодичное и пронзительное - не оторваться. Потом - другую, нежную песню. Засыпал в белой октайской юрте, укрытый курткой и тувинским подарочным халатом. Рядом со мной во тьме укладывались какие-то степенные молодые бородатые ребята: предположил, что виссарионовцы.
Утро началось с бодрого «Доброе утро! Дорогие гости! Начинаем субботник! После вчерашнего дня осталось много мусора. Давайте соберем все в специальные коробки…» Рядом - потягиваются сонные и томные девушки:
- Сестры, что-то я не пойму, где я…
- Оо-ё-ё! Девочки, а правда, где мы?
Из другого угла юрты басовито и строго:
«О душе, о душе сестры думайте!»
- Ой, сестры, а я прямо в бейджике спала…
- И я! Правильно, нужно с вечера тело подписывать, чтоб душа не перепутала..!
Хохочут, заливаются. Хронически усталый и значительный голос второго ведущего Андрея Чымба объявляет: «Конкурсанты, собрались все и дружно подходим. Через 10 минут - саунд-чек. Членам жюри собраться через 20 минут…» Куда там! До 11-ти ни о каком продолжении конкурса не могло быть и речи. Солнце поднималось все выше, и изрядно вытоптанную поляну обильно оросил пожарник из взревевшей пожарной машины.
Конкурс начинается, и сразу из-за леса появляются первые ряды зрителей. Классный норвежец с кыргыраа (стиль горлового пения). Молодой француз, долго-долго исполнявший горловые переливы, свистевший и журчавший. В конце конкурса - оркестр национальных инструментов исполняет гимн буддистов Тувы и «Мен тыва мен», да так здорово!
Следует объявление: «Завтра день рождения Далай-ламы. Солнце в зените, и все в возбуждении ожидают национальную борьбу «хуреш». Главное достоинство фестиваля - неумышленность, органичность; никакого насилия над творчеством в угоду коньюнктуре, даже если речь идет о деле благородном, вроде возрождения Устуу-Хурээ.
В вечерней части сводный хор «Октая» с «Благовестом» так спел «Чадаана», что вызвал удивленные восторженные крики и хлопки. Аплодисменты - посреди песни. «Октай» долго шел к слиянию исполнительских традиций русских и тувинцев; от этого исполнения - ощущения неисчерпаемого духовного потенциала на стыке культурных традиций. Еще много исполнителей и лауреатов. И в самом конце - снова «Мен Тыва мен», кажется, провозглашенная на фестивале национальным гимном.
Организаторы долго прощались, говорили слова благодарности, а народ все стоял и не расходился, не хотели уходить. Но вот прожектора погасли, по ночной поляне снуют убирающие мусор, а на полутемной эстраде – московский композитор Илья Синкин долго импровизирует за пианино. Звездная ночь. Шумит река Чадана.
Скотт Рейнолд, музыкант ансамбля Sun Ra, а также преподаватель джаза в музыкальном колледже Буффало (США), вспоминает в интервью корреспонденту «Reporter of the University at Buffalo» путешествие группы Sun Ra в Туву на фестиваль «Устуу-Хурээ» прошедшим летом. «Вместо жары и лета мы попали в сухой холод, до -50», - вспоминает музыкант, явно преувеличивая. С тувинскими горловиками, организовавшими их приглашение в центр Азии, американские джазмены познакомились на фестивале в Швейцарии. Их привлекла благотворительная идея Устуу-Хурээ - все средства от фестиваля шли на восстановление буддистского храма.
«Само путешествие ни с чем не сравнимо - мы сменили 4 самолета, ехали 5 часов в автобусе, всего в течение 46 часов мы добирались до деревни, которая встретила нас проливным дождем. Но как только мы прибыли, остальные три недели в Туве были просто фантастикой! Тувинцы - великолепны. Мы были там настоящими знаменитостями. Все хотели с нами поговорить, сфотографироваться, пригласить в гости на ужин. В деревнях люди живут бедно, но работают самоотверженно, чтобы хоть как-то прокормить семьи.
Два самых популярных вопроса, которые нам задавали: «Откуда вы? и сколько вам лет?» Когда я отвечал, что мне 60, они поражались тому, что я еще жив, - делится Скотт: «Я один из самых молодых в коллективе Sun Ra, а для тувинцев был настоящим стариком. Они удивлялись тому, насколько мы при этом энергичны и зажигательны!»
Чадан, собирающий музыкантов со всего мира, до сих пор называют «Тос белдыр» – перекрестком девяти дорог. Современная автомобильная развязка проходит по следам древних караванных путей. Чадаана - именно так по тувински звучит название этого древнейшего поселения. Этимология по разным источникам восходит к слову «чадап каан», в просторечии «чадаан», что означает «не преодоленный». Отзвуки прошедших эпох, с захватами территорий, битвами, победами и слышатся в этом удивительном сочетании, закрепившем чье-то поражение на тысячелетия.
Фестиваль «Устуу-Хурээ» дает Чадану шанс оставаться непобежденным благодаря живой вере и живой музыке.
Саяна Монгуш
